Я слышу его запах. Терпкий, зловонный, слишком резкий, чтобы принадлежать самке. Он выбивается из кучности ароматов подгнивающей тины и застоявшейся воды. И я знаю, что этот запах принадлежит одному из моих подопечных. Слышно, как вдалеке хрустят ветки. Ослепленный погоней, сотенный мчится куда-то. Так неосмотрительно, не пытаясь укрыться от чужих глаз. Это дает мне повод не сомневаться в том, что даже если сейчас я отстану, в скором времени все равно настигну его.
Итак, я не спеша, привольной рысцой семенил по лесу. Мое внимание привлек запах каннибала, ударивший в нос, когда я обходил стороной трясину. В этот час, как правило, жители болот не покидают общее логово и место встреч. Я тоже направлялся домой, чтобы за пару часов перевести дух и собраться с мыслями. Но очень уж не нравилось мне, когда кто-то отрывался от коллектива.
Я резко остановился, под моими ногами хлюпнула болотная грязь. Испугавшись, с ветки сорвалась птица, зашелестев листвой. Вздрогнули камыши, безжизненными палками торчащие то тут, то там. Послышались гортанные звуки, издаваемые жирной жабой, развалившейся на листе кувшинки. Я сделал шаг вперед, и по мутной жиже пошла рябь, заставившая лист с жабой заколыхаться. Бородавчатая недовольно квакнула и, собравшись с силами, спрыгнула в заросли камышей.
Преодолев этот барьер, дальше я снова взял прежний ритм. Звуки погони отдалялись, вокруг стало почти так же тихо, как и раньше, если не брать во внимание извечный гомон мертвой зоны. Шаги стали шире, но я все еще бежал рысью, понимая, что так или иначе настигну сотенного, кем бы он ни был. За несколько месяцев я хорошенько прошерстил здешние места. Скрыться негде. Во всяком случае, нет такого места, где поместится волк и о котором я знать не буду.
Новые запахи, новые звуки. Оглохнув от давящей тишины моего одинокого путешествия, я не сразу привык к этому шуму. Он казался мне сродни тому, который можно услышать во время грозы, когда едва ли не закладывает уши. Я остановился, раскрыл пасть, чтобы запахи узнавались лучше. Впереди меня явно ждала встреча с сотенным... и кем-то еще. Кто же это был? Странный смешанный запах, который я никогда не слышал прежде. Такой путанный. Черт. Закрыл пасть, щелкнув зубами, наклонил голову и стал подбираться ближе, не привлекая к себе внимания, ступая максимально тихо и беззвучно, вытянув хвост параллельно земле так, чтобы он помогал моему габаритному телу балансировать и не шлепнуться в грязь, как здоровый булыжник.
Вскоре густые деревья, низкие кустарники, ползущие по земле, сменились  редколесьем. Теперь я уже замедлил ход. На темном фоне болот светлая шерсть очень некстати бросалась в глаза. Впереди виднелись стройные силуэты берез, обросших яркой листвой. Пожалуй, это единственное, в чем лето соизволило коснуться болот. Опустив голову ниже, сложно было определить, какое сейчас время года. Разве что снег не лежал на земле, а вязкая тина не покрылась серебристым инеем.
Я вижу, как мой состайник остановился, как напряглись его лапы. Я знаю своих подопечных, их повадки и манеры. И сейчас без труда можно было угадать, что он готовится к прыжку. Танос всегда делал это как-то по-кошачьи, приподнимая зачем-то зад. В следующее мгновение он вырвался из-за кустов так резво, что я чего-то даже вздрогнул. Чтобы ты так рвался в атаку на тренировках... Тренировки. Надо бы провести одну, а то застоялись шалопаи, на кусты нынче охотятся.
Терзаемый любопытством, я пошел ближе, ровно на то место, где меньше минуты назад так подготавливался сотенный волчишка. Молодой, крепко сбитый, он вдруг зашелся в рычании. Я повернул голову вправо, подставляя свое левое ухо. С удивлением, с какой-то тягой несчастной старушки, лишенной собственной жизни, я, не высовываясь из своего ненадежного укрытия, решил послушать, что будет твориться там.
Честно говоря, я не видел, на кого там скалит зубы Танос. И не слишком хотел видеть. В таких ситуациях я предпочитал только наблюдать. Ровно до тех пор, пока ситуация не затрагивала мои личные интересы.

Вскоре до моих ушей доносится чей-то голос. Молодой, женский. Самоуверенный. Я слышу, что она говорит, и мне становится смешно. Я расплываюсь в какой-то змеиной усмешке и негромко посмеиваюсь. Эти звуки тонут в шуме возни, доносящемся с небольшой поляны, раскинувшейся передо мной.
Будет очень забавно, если это сработает на молодого каннибала. Забавно потому, что если он ее не убьет, то это сделаю я. Потом догоню самого Таноса. Ему тоже крепко достанется. Мне сложно понять, когда ведутся на искусную ложь. И ежели сотенный так просто поверит своей жертве, я высмею его. Публично. Унизительно настолько, насколько это будет мне по силам.
Я слышу, как стучат его зубы друг о друга. В то же время мне кажется, что Танос замешкался. Я взял над молодняком шефство чуть больше двух месяцев назад, но все равно чувствовал себя так, словно все, что из себя представляет молодое поколение каннибалов, - это результат моих непосильных трудов и бессонных ночей. Так, словно без меня они были бы никем. И как их учителю мне совсем не нравится эта наивность, от которой я так старался всех юных болотных отучить. Почему ты мешкаешь? Ну, давай. Прикончи ее, пока мне не стало совсем скучно. Не заставляй меня вмешиваться и позорить тебя еще и в глазах еды.
Она крикнула так, что у меня чудом не заложило уши. Не хватало еще того, чтобы к болотам пожаловала орда защитников. Главное в убийстве волка - это тишина. Чем незаметнее, чем тише ты подойдешь к своей жертве, тем больше шансов на успех мероприятия. Надо избегать публичности. К тому же, как Танос планирует справиться с ней, если против него встанет ряд бравых молодцов? Я сокрушенно качаю головой. Ничего не в силах сделать самостоятельно. Следует простимулировать мозговую деятельность.
После крика, растекшегося по болотам, как расплавленная медь, и увязшего где-то вдалеке, я не спеша обхожу куст. Я делаю все так медленно, как только могу. И пока я не приближусь к волчице на расстояние одного хвоста, у Таноса есть все шансы ее прикончить. И пока я не подошел ближе, он все еще может отстоять звание каннибала. Достойного сына атамана, сына болот.
Я вижу, как четыре желтоватых глаза пытаются выхватить мою фигуру. Мое отражение колеблется на их радужках. Это занимает не больше секунды. Двоица не в том положении, чтобы наблюдать за мной. Это я пришел понаблюдать. Я одобрительно киваю Таносу, чтобы тот не отвлекался, а сам продолжаю подходить ближе. Инстинктивно вздрагивают губы, готовые подняться выше и оголить зубы. Здесь чужой запах. Он не отделился еще окончательно от болотного, но уже не такой резкий. Ублюдки избрали места по суше, им не по душе давить трясину бок о бок с фортийцами. Из моей глотки выходит сиплый сдавленный звук. Как кот, который подавился собственным комком шерсти. Это была попытка сдержать рычание. И я справился.
Но то, что мне удается различить в этом буйстве запахов, заставляет меня замяться. Это отнюдь не просто расистка. Я знал ее раньше. Вернее даже не я. Несколько месяцев спустя, уже после моего возвращения домой, болотные пришли на земли фортийцев. Обоим сторонам пришлось несладко. И, наверное, я готов был гнать каннибалов взашей на свои топи, если бы светлошкурые совсем не потеряли голову. Мало кто знает, но единственная причина, по которой я ушел из стаи, заключалась вовсе не в моем желании найти новый дом. Я ушел как раз потому, что дома у меня больше не осталось. Светлошкурые, они предали меня. Они отняли то, что мне было дорого. Лучшее, что я мог сделать для них, это уйти к чужакам. В итоге же я стал предателем.
Но мои сыновья, мои племянники, они не хотели покидать солнечные земли. Молодняк - единственные, кто не терял надежды, что единая стая сможет существовать и дальше. Одной большой крепкой семьей. Где каждому есть место, где каждого ценят и любят. Но это было только мечтами. Никого не ценили. Все места были заняты.
Авель был непобедимым романтиком. Он уверовал в то, что мое решение неверное, но в то же время, опираясь на его же личные качества, мне удалось внушить сыну, что рано или поздно я исправлюсь. Каким-то образом мне удалось заставить его так думать. Мне это нужно было для того, чтобы он, наконец, ушел за мной на юг. Чтобы не пострадал от кучки фанатиков. Чем ближе племянники были ко мне, тем спокойнее я себя чувствовал.
И вот сейчас под широкими, мощными лапами Таноса извивалась та, с кем Авель обрел общий язык. Конечно, я не был уверен, что однажды она не заведет его в темные закоулки и не сдаст своим темнозадым дружкам. Сложно судить сейчас о верности. Дружба или идея. Я не знаю, что возносят на алтарь ублюдки. Ошиблась ли она в силу своей юности или ее ненависть к фортийцам была обусловлена настоящей верой? Верой в чистоту крови.
Я стоял уже над ней, рядом с Таносом. Она могла слышать наше дыхание, не попадающее в такт. Мои оскаленные зубы были аккурат над горлом. Один удар - и она может потерять сознание, стукнувшись затылком о твердую землю, покрытую мелкими острыми камешками.
Но я выворачиваю морду, обращаясь клыками вверх, к Таносу. И резко, как пружина капкана, лязгаю у него перед носом.
- Бегом в лагерь, - голос еще не отошел от рычания, я говорю хрипло, негромко, четко. И очень настойчиво. Не оставляя надежд.

Танос парень не из умных. Ему проще исполнить приказ, чем думать над его значимостью. Оспаривать, предлагать свои доводы. Расспрашивать гетмана. Я знаю, что он не попрет против меня, потому веду себя так уверенно. Болотный теряет хватку, отвлекается на меня - и правильно делает, но Кристес тоже не торопится.
Кивком головы в сторону леса я показываю Таносу, то он уже может идти. И чем быстрее, тем лучше. Слышно, как под его грузными лапами хрустит сухая трава, а после звук этот сменяется чем-то чавкающим. Болотная почва податлива. Усложняет бег и замедляет удаление Таноса с моих глаз.
Кристес долго не ждет. Но я не люблю такие вопросы. В основном потому, что задающий и сам знает все ответы. Твоя задача как отвечающего либо согласиться с ним, либо опровергнуть его взгляды. Последнее, кстати, еще и к склоке привсти может. Не дав ей даже договорить до конца одно и без того короткое слово, я быстро разворачиваюсь, изгибаю шею и почти защелкиваю клыки на ее переносице. Но вместо этого внезапно замираю и говорю волчице в ее темный нос. Так уж вышло, что мои зубы практически касаются ее усов.
- Не подходи близко к тем, кого не знаешь, - весело и бодро летят слова из моей пасти, что диссонирует с общей картиной моего поведения. Я убираю морду от ее головы, прохожу вперед и в сторону, после чего сажусь на землю в метре от Кристес.
- Привет тебе от Авеля.
Нет никакого привета. Сын не делится со мной своими мыслями касательно всей ситуации. Даже несмотря на то, что прошло больше полугода. Я за это время начал новую жизнь, а Авель завяз в воспоминаниях о прошлом. Как все было хорошо и прекрасно. Ничего этого волшебного никогда не было.
Но я говорю это из вежливости. Хотя не знаю, к чему она здесь вообще. Вряд ли моей учтивости надолго хватит.
Я стараюсь говорить негромко. Везде есть лишние уши, что уж поделать. Смотрю в упор на Кристес. Она олицетворяет собой почти все, что я думаю, что я представляю о расистах. Чем-то до глубины души обиженные, но в то же время совсем еще дети. Большая их часть, как я думаю.
И вот представительница этого нового поколения врагов сидит передо мной. По идее она должна одолжить у меня мой скальп с рыжим загривком и, весело им потряхивая, побежать рысцой к своему диктатору.
- Тебе следует быть осторожнее. Не нужно разгуливать в одиночку.
А может это я должен повалить ее на лопатки и отгрызть пару лапок живьем. На удачу, как говорится. Кстати, хорошая идея. Надо будет опробовать на каком-нибудь госте. Скажем, пусть следующий второй незнакомец, которого я встречу вот так на границе, умрет таким образом. От этой мысли я усмехаюсь, но очень быстро ухмылка пропадает с моей морды. Так же быстро, как, впрочем, там и появилась.
- А хотя ты же уже с ублюдками.
Это только звучит как рассуждение. Не знаю, уловит Кристес суть или нет. Я намерен вывести ее на этот разговор. Не то чтобы мне было дело до того, как она распорядиться своей жизнью. Может, уже завтра она наступит на свои старые грабли, и никого вроде меня просто не окажется рядом,чтобы вытащить ее из-под каннибала. И уж стоит мне поверить, что смерть - это еще не самое страшное.
Мои глаза как-то нехорошо сверкают. Как я ни пытаюсь, мне с очень большим трудом удается не думать о том, что в стае все они одинаковы. Как они ненавидят белых среди болотных. Меня в частности. Светлозадый гетман каннибалов. И пока я шучу, никогда не теряю самообладания, вывожу из себя расистов. Но в один прекрасный день, который, смею надеяться, настанет нескоро, их лидеру снесет башню.
В какой-то степени я даже рад, что за диктатором следуют в основном малолетки. Они опасны разве что своим напором, но выносливости и опыта у них нет. Случись война, главное будет только переждать первые несколько часов резни. Дальше молодняк сдаст позиции. Если вообще не сбежит с поля.
- Семья всегда заботится о благополучии своих родственников.
Семья всегда рядом. Но не с тобой. Ты чужая для них, Кристес. Сейчас ты среди болот. Один на один со мной.
Ты думаешь, что я ничего тебе не сделаю. Но ведь всякое может быть.
- Как быт, как новый дом? - учтиво интересуюсь я.
Я хочу быть уверен, что ни моим сыновьям, ни мне опасность не угрожает. Я кровно заинтересован в том, чтобы вырезать улюдков поголовно. Искоренить всякого, кто разделяет их помыслы. Вот только кто будет так думать, глядя на зверя, которому ни до кого нет дела?
Я смотрю на Кристес и испытываю смешанные чувства. Что в ее голове? Ну же, пробейся. Что заставляет тебя быть с ними? Что каждого из них заставляет преклонять колени добровольно, самозабвенно перед диктатором?